Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я вскочила с пола так быстро, что голова закружилась, заставив пошатнуться, – все-таки я потеряла много крови. Пуля прошла навылет: в плечо, чуть ниже ключицы, – но я не успела ее подобрать. Юровский вслепую шарил руками по полу. Явно искал револьвер.
Внутри все сжалось. Я упала на колени и вытянула руки, пытаясь схватить оружие первой, несмотря на то что в глазах совсем потемнело.
Я должна была найти его первой.
Пальцы коснулись чего-то металлического под двумя накренившимися ящиками. Второпях я схватила револьвер и встала:
– Командир!
Он обернулся. Потом поднялся на одно колено и наклонился вперед, готовясь броситься на меня одним смертельным рывком.
Я спустила курок и дернулась от отдачи, едва не выронив оружие.
Но у меня получилось. Пуля угодила ему прямо в живот. Он споткнулся о ящик и упал, ударившись головой об пол. Прижал руки к животу, пытаясь остановить поток крови, и лежал там, дергаясь, как умирающий зверь.
Я продолжала держать его на прицеле, дыша часто и мелко, почти всхлипывая от страха.
– Аня.
Женя легонько коснулась моей поясницы. Я почти забыла, что за пределами нашей схватки с Юровским оставался весь мир.
– Пойдем, – позвала она. – Оставь. Ты не обязана его добивать.
Но я отошла от Евгении и приблизилась к нему, огибая ящики, пока не оказалась прямо над ним. Подоткнула ногу под него и перевернула его на спину. Командир Юровский смотрел на меня. Дышал рывками, с хрипами. Кровь текла у него изо рта и живота.
Меня повело от головокружения.
– Ведем себя тихо, – сказал он нам. – Это ради вашей же безопасности. Бои добрались и до линии города. Я проведу вас вниз через подвал, потом выйдем к машинам. Вашу семью перевезут в более безопасное место.
Мои родители, сестры и брат Алексей стояли со мной в темном коридоре дома Ипатьева, одетые для дороги. С нами были горничная Демидова, доктор и повар. И вооруженные большевики. Командир Юровский стоял во главе группы. Его лицо, обычно каменное, безэмоциональное, выдавало тревогу. Он внимательно осматривал нас острым взглядом.
В коридоре было до жуткого тихо. Пока мы шли, свет от Ольгиной лампы рождал причудливые тени, что заползали в углы. Мое сердце неистово колотилось в груди, а в голове мелькали образы возможного будущего. Может, белоармейцы пробьются через охрану и спасут нас. Отвезут нас поездом к бабушке в Севастополь. Той ночью мне казалось, что мы стоим на краю чего-то нового. Возможным казалось все.
Я шла рядом с Машей, но, когда мы спускались по лестнице, подошла к папе. Хоть я уже и была взрослая, все равно взяла его за руку, как маленькая девочка на прогулке. Он ласково улыбнулся мне.
– Швыбзик, – сказал он одними губами. – Люблю тебя.
Я показала ему язык и проглотила смешок, когда он скорчил рожицу в ответ.
Командир открыл деревянную дверь в подвал.
– Ждите здесь, – сказал он.
Комнату освещала единственная лампочка, бросавшая слабый свет на сводчатый потолок. Кроме двух стульев в центре, комната была пуста. Ольга посадила на стулья маму и Алексея. Папа встал рядом с мамой, а я прижалась к его руке. Маша встала где-то сзади.
Из дверного проема на нас смотрели солдаты. В комнату они не вошли.
– Объясните, командир, – строго потребовал папа. – Почему мы здесь остановились?
Командир Юровский держал в одной руке револьвер.
Другой он поднял лист бумаги.
«Николай Александрович, – зачитал он, – в связи с тем, что ваши родственники продолжают атаковать Российскую Советскую Республику, Уральский Областной Совет постановил казнить вас и вашу семью».
Горящие ненавистью глаза Юровского, смотревшие теперь на меня, были последним, что увидел мой отец перед смертью. Последним проблеском этого мира для всех моих близких.
Я склонилась над Юровским и с силой прижала револьвер к его лбу. Наши взгляды встретились. Теперь мой взгляд будет последним, что увидит он. Я решительно спустила курок.
Пуля аккуратно прошла сквозь череп. Я ожидала больше крови. Думала, что его лицо осунется, как у Нюрки Петровой. Но нет. Из-под затылка растекалась лужа крови, несколько капель показались возле отверстия во лбу. Его глаза все еще смотрели на меня. Окаменевшие и словно бы готовые с ненавистью проклинать меня и всю мою семью, всю мою оставшуюся жизнь, всю вечность.
Евгения осторожно потянула меня за руку. Не выдержав, я бросилась к ней и обняла за шею, пряча лицо в ее волосах.
– Теперь все кончено, – успокаивающе произнесла она. – Поехали в Екатеринбург.
Глава 32
Евгения
Выбегая из подвала, мы столкнулись с темноволосым чехом. На лице и руке у него была кровь. Когда мы показались из-за угла, он отпрянул в испуге.
– Вот ты где, – сказал он Анне. – Я слышал выстрелы.
Она бросила взгляд на меня. Что-то темное было в ее глазах, как при нашей первой встрече. Она выглядела, точно потерянный ребенок. Я хотела ее остановить. Готова была убить за нее Юровского, если бы она позволила. Мне не хотелось, чтобы она чувствовала эту пустоту, этот холод, который ощутила я, когда убила Немова. Но теперь мы обе узнали, каково это. Мы обе стали убийцами.
– Юровский мертв, – выпалила я, чтобы Анне не пришлось произносить эти слова самой.
Мужчина кивнул. Его рот слегка скривился, когда он окинул меня взглядом, но солдат быстро повернулся к Анне.
– Иржи наверху, – сказал он. Его лицо исказилось от переживаний. – Красноармеец ударил его ножом. Помогите мне спустить его.
Анна пошатнулась. Ее рука ослабла, но я успела подхватить ее и аккуратно опустила на пол. Она прислонилась к стене и запрокинула голову. Сраженная.
Если после всего произошедшего Вальчар тоже погибнет, у нее пропадет последний шанс на спасение.
– Он мертв? – спросила я.
– Нет. – Мужчина покачал головой. – Но состояние плохое.
Анна закрыла глаза. Пошевелилась слегка, испачкав стену кровью. Лицо ее было бледнее обычного.
– Я помогу, – сказала я солдату. – Но дай мне минутку. Она ранена.
Вместе мы перевязали Анино плечо лоскутами моего фартука. По крайней мере, так остановим кровотечение. Потом я последовала за мужчиной – Каролом – наверх.
В доме было слишком много трупов. Слишком много призраков. Я вспомнила, каким он был раньше. Вспомнила высокую крышу, ярко-белые стены, цветущий сад. Я была внутри лишь однажды. Батя взял меня с собой, когда пришел просить больше времени на выплату долга.